Время и события, о которых рассказывает многосерийный фильм "Ненастье",
достаточно далеки для того, чтобы часть зрителей восприняла картину как чисто
художественный вымысел. Они же и достаточно близки для того, чтобы другая часть
зрителей восприняла ее как стук в собственную дверь. Наверняка у многих проснется
чувство причастности к той шершавой реальности 90-х, в которой менялись местами
начальники и подчиненные, ведущие и ведомые, состоятельные и убогие. В этом
фильме о любви и долге отчетливо слышен социально-политический не подтекст
даже, а прямой текст.
О фильме - интервью с режиссером Сергеем Урсуляком.
- "Мы все ходили
одним стадом, а теперь они – овцы, а мы - пастухи", - говорит Лихолетов.
Политическое кино получилось, по сути, намерения такого не было?
- Нет. Я думаю, что это все-таки не политическая история. Политика
- это фон, от которого зависят герои. Меняется страна, строй, уходит Советский
Союз, приходит другое. От этого они зависимы, поэтому это на них влияет. Но "Ненастье",
прежде всего, история дружбы, товарищества, любви, предательства…
- Почему вы все-таки
выбрали книгу, в которой главные действующие лица перехода из одной эпохи в
другую не комсомольские работники, не партийные деятели, а именно афганцы?
- Мне хотелось бы не рассказывать историю локальную - какого-то
города, где происходят какие-то события. Мне кажется, что это транспонируется
на всю нашу жизнь, общую жизнь, потому что каждый из нас в то время пытался в достаточно
страшных условиях полного слома найти свое счастье, свое место… Пытался
остаться человеком или наоборот плюнул на это и решил жить без закона. Мне
кажется, что это кино про выбор и про последствия этого выбора.
- Половина населения
нашей страны – это люди, которые наблюдали, как дичал человек, перешагивая из
Советского Союза в несоветскую Россию. То есть половине людей в нашей стране эта
книга и этот фильм ничего не откроют, не добавят. Вы на какую аудиторию
рассчитывали?
- Я думаю, что каждый, кто жил тогда, найдет для себя
что-то, на что откликнется его душа. Это наши общие воспоминания, то, что нас
объединяет. В ситуации, когда нас так много хочет разъединить, по крайней мере,
у нас есть общая прожитая жизнь, которая нас объединяет. И вот про это тоже
картина.
- Обычное дело -
разного рода придирки. В случае с "Тихим Доном" вы могли сказать: вы
тогда не жили, откуда вам знать. А тут мы все жили. Как вы обычно реагируете на
упреки в недостоверности?
- Я спокойно отношусь к упрекам и делаю картину для тех, кто
хочет меня понять. Больше того, боюсь, что у меня уже просто нет времени
доказывать что-то тем, кому не успел доказать. Поэтому я хочу, чтобы меня
услышали те, кто мне доверяет. Я думаю, что таких людей не так мало.
- "Добрая"
половина романа, который вы экранизировали, это разборки афганцев с другими
бандитскими группировками. Для того чтобы не было перекосов в сторону
омерзительного криминала, вы в фильме какой-то баланс все-таки установили?
- Это самая сложная проблема, которая была. Настолько чуждая
и необаятельная для меня среда. Я ощущаю, что внутри этого есть очень чистая и
прозрачная история, но ее герои мне не близки. Мне важно было создать атмосферу
картины такую, которая бы давала возможность зрителям сочувствовать,
сопереживать и любить героев, даже когда они совершают поступки, может быть, не
очень хорошие. Их нужно просто понимать. Со сценаристом Ильей Тилькиным мы в
достаточной степени, сохранив фабулу, поменяли интонацию, я бы сказал.
Интонация книги и интонация фильма несколько разнятся. Та, которая в фильме, мне
ближе, роднее. Она просто моя. Поэтому да, опасения были, но я думаю, что мы их
преодолели.